Ознакомительная версия.
«Это я помню прекрасно. К тому моменту я перечитал все „избранные“ (школьной программой) работы В. И. Ленина, а „Государство и революция“ знал едва ли не наизусть. Я пришел к убеждению, что мерзкие люди (Сталин и вся КПССшная сволочь) извратили бесконечно прекрасную идею коммунизма. Я был твердо уверен, что точно так же думают и большинство окружающих меня людей (ну, за исключением особых дураков или подлецов), но боятся сказать это вслух. Вранье советских газет (я его воспринимал уже именно так) реально злило до бессильного бешенства» (М. С. Интервью 9. Личный архив автора).
«К окончанию школы (1980) я ненавидел СССР, уже и за вторжение в Афганистан. Вплоть до прихода Горбачева я был уверен, что после окончания института я любым путем уеду из СССР» (Л. С. Интервью 10. Личный архив автора).
Что думала власть о политическом миропонимании подданных, в том числе молодежи, – полная тайна. Известны лишь заклинания, которые повторялись без конца: «Беззаветная любовь к матери-Родине, сливающаяся с чувством безграничной преданности Коммунистической партии… Юношество Страны Советов целеустремленно готовится к созидательной деятельности по строительству коммунизма» (Л. Спирин, П. Конаныхин. Идейно-политическое воспитание школьников. – М.: Просвещение, 1982. с. 15, 116). Та очевидная идея, что любовь к родине может соединяться с ненавистью к коммунизму и партии, исключалась изначально.
«Многими фактами подтверждена непримиримость нашей молодежи к антисоциалистической, антисоветской пропаганде, к буржуазным нормам нравственности» (Владимир Соколов. Нравственный мир советского человека. – М.: Политиздат, 1981. с. 213). Что такое «буржуазные нормы нравственности» – тоже загадка. Подразумевается, может быть, индивидуализм в противоположность советскому коллективизму. Но я подозреваю, что автор сам этого не знал – и знать не хотел, а только писал грозные, опасные слова «буржуазный», «антисоветский».
Владимир Шляпентох рассказывает, как в ходе опроса читателей «Литературной газеты» ему удалось выяснить – косвенным образом – политические взгляды интеллигенции: «В тогдашних условиях симпатии или антипатии к авторам либерального „Нового мира“ или просталинского „Октября“ почти однозначно позволяли определить политическую позицию респондентов. Кстати, мы выяснили, что примерно 80% интеллигенции в конце 60-х годов были на стороне либерального социализма. Власти, бывшие категорически против выяснения реальных политических взглядов населения страны, спохватились довольно поздно – результаты опросов были уже получены» (Владимир Шляпентох. Страх и дружба в нашем тоталитарном прошлом. – СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. с. 172).
На основании изучения рассекреченных документов Верховного суда и Прокуратуры Владимир Козлов высказывает твердое убеждение, что целью репрессий было не только искоренение антикоммунистических взглядов: мнения коммунистические, но в чем-то отступающие от сиюминутной генеральной линии, тоже подлежали беспощадному искоренению. «Репрессии должны были воспитать в людях „идеологическую дисциплину“, готовность если не думать, то хотя бы говорить по приказу Центрального Комитета… или – по крайней мере – молчать!» (Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953—1982 гг. Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР. – М.: Материк, 2005. с. 9).
§2. Подмена памяти, потеря памяти
К молчанию вынуждает чувство вины. В прошлом, которое принадлежало партии, среди мертвых, которые принадлежали партии, специально для детей были созданы сакральные образы пионеров-героев с чудовищными смертями. О реальной гибели молодых партизан и подпольщиков пропаганда вещала с уменьшением возраста: шестнадцати-восемнадцатилетних превращала в двенадцати-тринадцатилетних. Вплоть до полной потери разума: «Льговские подпольщики. Валя Ромашева – 9 лет, Ваня Ромашев – 7 лет, Нина Ромашева – 5 лет. Все они погибли» (Сборник «Орлята» – Воронеж: Центрально-Черноземное книгоИздательство, 1970, с. 131). Пять лет? Почему маленькая Нина защищала огромное государство, а не наоборот? Где же были его танки, самолеты, стальные шеренги и мудрое партийное руководство? Но таких вопросов дети не задавали и задать не могли. Сама гибель Нины пресекала вопрос о том, что же это за государство, которое не защищает своих детей.
У идейно-патриотического воспитания был богатый набор пыток: кожу сдирали, иголки под ногти загоняли, кипятком обливали, глаза выкалывали, уши отрезали, пальцы выламывали, огнем жгли, морозом морозили. Весь инквизиторски арсенал. Старшее поколение помнит. Детей намеренно травмировали избирательным ужасом (о пытках в лубянских подвалах идеологи детям не рассказывали), и результаты были тяжкими.
«Эстетику ужасного» в патриотических житиях пионеров выявляет культуролог-педагог Светлана Леонтьева: «Центростремительное движение в текстах, где присутствует смерть героя, направлено именно к ее описанию, в котором смакуются детали истязания ребенка-мученика. <…> Такая очевидная дань эстетике ужасного далеко не случайна…» («Жизнеописание пионера-героя: текстовая традиция и ритуальный контекст» – В кн.: Современная российская мифология. – М.: РГГУ, 2005. с. 109, 110).
«Пионеру вменялось навечно чувство вины: умерший умер за тебя, и ты перед ним в долгу, – так интерпретирует Светлана Адоньева эту идеологическую практику. – Ты отдашь свой долг Родине, за которую погибший отдал жизнь. Об этом свидетельствуют и мои собственные впечатления школьного детства. Миф об общественном долге перед мертвыми и сейчас воздействует на картину мира и жизненные сценарии людей, прошедших советские посвятительные ритуалы» (Светлана Адоньева. Дух народа и другие духи. – СПб.: Амфора, 2009. с. 247). Ей принадлежит и убедительная гипотеза о происхождении «садистских стишков»: «Готова предположить, что жанр детских садистских стихов обязан своим появлением потребности в рефлексии детей на тему официальных страшилок – историй мученичества детей и подростков – пионеров и комсомольцев. Смерть взрослого впечатляла меньше. Время мемориализации в общегосударственном масштабе не случайно совпадает с временем распространения этого жанра, и не случайно в этих тестах так устойчиво появляются пионерcко-революционно-военные мотивы» (Светлана Адоньева. Категория ненастоящего времени: Антропологические очерки. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001, с. 151).
Рассказывая ужасы, идейно-патриотические воспитатели так же не считались с реальностью, как во всех других случаях идеологической обработки. Прямо говоря – обманывали детей. И сами это знали. Но и сейчас здравые вопросы об источнике пропагандистских сведений и о причинах искажения истины нередко вызывают на интернет-форумах болезненную реакцию участников, травмированных советскими посвятительными ритуалами.
Вот, например: «tomorrow 14.05.2014 г. В детстве мы зачитывались книжками о пионерах-героях, представляли себя на их месте и верили, что тоже так смогли бы. Потом в прессе стали писать, что многие истории выдуманы советской пропагандой. Даже если это и так, то не вижу в этом ничего плохого. Мы хотели быть похожими на них, они были нам примером. На кого сейчас хотят походить наши внуки?» (https://goo.gl/veujtz).
Обратим внимание: автор реплики не видит ничего плохого в том, что пропаганда лжет. Как он ответит на вопрос своего внука: а это правда?
В наши дни советская мифология пионеров-героев нисколько не забыта. Она активно живет в школе в тех же самых формах, которые использовались и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет назад. На «Уроках мужества», или на уроках «Чести и достоинства», или на классном часе «Дети поры военной», или в сочинениях «Я помню, я горжусь!». Примеров множество.
«Зина Портнова, комсомолка, уничтожила не один десяток фашистов. Однажды, когда партизанка, выполнив очередное задание, возвращалась в отряд, она попала в руки к гитлеровцам. На допросе, схватив лежащий на столе пистолет, она застрелила следователя и еще двух фашистов, пыталась бежать, но была схвачена. Четыре дня подряд с побоями и издевательствами ее допрашивал немецкий офицер. Но она так ничего и не сказала. Была расстреляна фашистами» (М. Т. Студеникин, В. И. Добролюбова. Книга для учителя к учебнику М. Т. Студеникина. «Основы духовно-нравственной культуры народов России. – М.: Русское слово, 2013. с. 219). Это текст для четвертого класса.
«Устроившись работать официанткой в столовой, где питались фашистские офицеры, Зина подобрала момент и отравила суп, в итоге через 2 дня хоронили более ста офицеров, обедавших в тот день в столовой. После этого случая подпольщики переправили Зину в лес к партизанам, где она стала разведчицей. Возвращаясь с задания, Зина напоролась на засаду. В тюрьме её били, пытали кто её товарищи, но она молчала. Девочку с косичками старались уговорить, предлагая еду, конфеты, отпустить домой в Ленинград к родителям. Но она молчала. На одном из допросов Зине подвернулся момент и она схватила пистолет. Выстрел – и офицер убит. Зина пыталась бежать к своим, в лес. Но у реки, когда кончились патроны, её схватили…» (https://goo.gl/ZexdZO). Это текст для второго класса (пунктуация сохранена).
Ознакомительная версия.
